Жертвы войны: повод для гордости или стыда?
(Выступление 22 июня в Музее современной истории России)
Сегодня мы вспоминаем о жертвах войны. Жертвы, понесённые любым народом, – это не просто безвозвратные потери. Память о них становится нравственным капиталом народа. Для кого-то жертвы являются поводом для национальной гордости, для кого-то - поводом для стыда.
В пореформенные десятилетия многое сделано, чтобы наши военные жертвы стали поводом для стыда. Я имею в виду - не поводом для стыда немцев или иных завоевателей. Нет, поводом стыда для нас, русских.
Как это возможно? Подразумевается статистика армейских потерь. В нашей публицистике и даже среди части научной общественности сформировалось целое направление, завышающее наши армейские потери. Официальные данные о потерях нашей армии в Великой Отечественной войне, которые обнародованы генерал-полковником Г.Ф. Кривошеевым, - 8 668 тысяч человек, - объявляются заведомо ложными. Вместо них предлагаются другие цифры. Например, 15 миллионов – настолько изменились после войны пропорции мужчин и женщин в СССР. Или полученная путём оригинальной дедукции (оригинальной, это мягко говоря) цифра в 27 миллионов человек. 27 миллионов – не привычная нам сумма потерь военнослужащих и гражданского населения, а только лишь армейские безвозвратные потери.
С другой стороны берётся очень скромная, основанная на минимальных оценках цифра потерь вермахта, понесённых на Восточном фронте, – 2,8 миллиона человек. На основе сравнения делается вывод, что потери Красной армии и вермахта соотносились, как десять к одному. Десять русских солдат отдавали за одного немецкого!
Как можно гордиться такими жертвами? Как можно гордиться такой армией, такой победой? Невозможно. Согласившись с этими цифрами, придётся признать главный идейный посыл Гитлера: высшая раса воевала с низшей, с недочеловеками, не способными к высокой организации, к технической конкуренции, а способными только задавить врага своей биомассой.
Должен успокоить слушателей: наши демографические исследования неоднократно опровергали такие расчёты. Элементарная научная добросовестность не позволяет согласиться с предложенным подходом. Не буду утомлять Вас цифрами и сложными математическими пропорциями, которые Экспертный центр Всемирного Русского Народного Собора использовал в анализе. Ограничусь только самыми общими сведениями, которых вполне достаточно, чтобы сделать выводы.
Для того, чтобы исключить фантазии в пропорциях потерь между Красной армией и вермахтом, достаточно сравнить призывные контингенты, которыми располагали обе страны. Ведь в ходе войны эти контингенты были вычерпаны полностью. Мы призвали всех пригодных к службе мужчин в возрасте с 17 до 50 лет (за исключением оставленных в тылу по брони или по состоянию здоровья). Германия к весне 1945 года провела ещё более тотальный призыв: с учётом фольксштурма возрастной диапазон был раздвинут от 16 до 60 лет. То есть сравнение потенциального числа призывников и есть приблизительное сравнение реально задействованных в войне людских масс.
Обычно отправной точкой для разговора служит сравнение населения двух стран накануне войны. Называются цифры 200 миллионов для СССР и 67 миллионов для Германии. Соотношение три к одному. Три к одному - это уже не так стыдно, как десять или даже пять к одному. Вы ведь понимаете, что тот, кто имеет стартовую позицию с тройным перевесом, а потери несёт десятикратные, выиграть не может.
Что заведомо неверно в этом сравнении? Прежде всего то, что СССР берётся в границах 1941 года, а Германия в границах 1937 года. Это, как минимум, неадекватно.
Знающие люди вспоминают, что в состав рейха входила Австрия, присоединённая весной 1938 года. Кто-то ещё добавляет судетских немцев, примкнувших к Германии после Мюнхена. Но реальные-то границы Рейха были гораздо шире!
Мы сейчас не говорим об оккупированных Гитлером странах и об использовании их ресурсов. Ведём речь исключительно о призывниках Третьего рейха.
Довольно широко известен факт многонационального состава гитлеровской армии. В ней служили разнообразные европейские добровольцы, так сказать – идейные нацисты. И учёт пленных гитлеровцев по национальному составу это подтверждает. Однако среди всего этого «коричневого интернационала» выделяются несколько наций: чехи (они на третьем месте после собственно немцев и австрийцев), поляки, французы, югославы и люксембуржцы. Люксембуржцы, конечно, не абсолютной численностью, а относительной, – крошечная страна дала больше солдат вермахта, чем, например, Дания или франкистская Испания.
Это нельзя объяснить массовым волонтёрством. Мы знаем, конечно, про французскую дивизию СС «Шарлемань» («Карл Великий»)… Но про польские и чешские дивизии СС ничего не известно, так откуда взялось в русском плену 60 тысяч поляков в форме вермахта? Откуда 70 тысяч чехов? Ответ прост: они шли служить не по личной инициативе, а призывались как военнообязанные. Как подданные третьего рейха.
Польшу, как вы знаете, Гитлер разделил: одна часть стала генерал-губернаторством с колониальной администрацией, а другую присоединили к Германии. Это окрестности городов Торунь, Познань, Гдыня, польская часть Силезии и т.д. Мне, например, экскурсовод во время посещения Варшавы рассказывал, что польская молодёжь стремилась перебраться в генерал-губернаторство. Хотя уровень жизни там был намного ниже, зато не призывали в армию. А поляков из Познани, Торуни призывали. И они воевали в вермахте вместе с немцами.
Кстати, поляки старшего поколения, сорокалетние из этих регионов уже не первый раз служили в немецкой армии. Ведь в Первую мировую войну они также призывались в рейхсвер, поскольку эти территории до 1918 года принадлежали кайзеровской Германии.
Призывались люксембуржцы, которых объявили обычными немцами. В Люксембурге была общенациональная забастовка против призыва осенью 1941 года. Но гестапо там быстро с ними разобралось, и пришлось ехать на Восточный фронт.
Призывались чехи, которых, как правило, назначали водителями автомашин вермахта. По опыту Первой мировой войны их считали ненадёжными бойцами против русских, поэтому ставили туда, где они могут проявить свои таланты ответственных и исполнительных технарей.
Те пленные, которые в наших сводках проходят как югославы, - это, конечно, не сербы и не черногорцы. Это словенцы, которых вместе с их главным городом Любляной тоже присоединили к рейху и тоже призывали в вермахт.
А среди французов в немецкой форме большую долю составляют эльзасцы, ведь Эльзас в 1940 году снова стал частью Германии, как это уже было до 1918 года.
В целом население Третьего рейха, вместе с северо-западной Польшей, Чехией (протекторат Богемия и Моравия), Эльзасом и Лотарингией, Словенией, Люксембургом, датскими Шлезвигом и Гольштейном, бельгийскими Эйпеном и Мальмеди, литовским Мемелем, к лету 1941 года составляло около 102 миллионов человек. При этом в культурном и языковом отношении это население было гораздо более однородным, чем население Советского Союза.
Число наших соотечественников к лету 1941 года можно оценить в 196,5 миллионов человек. То есть фактический перевес в населении над Германией мы имели не тройной, а менее чем двойной. Запомним это соотношение – 195 к 100.
Есть и вторая грубая ошибка, которую допускают при сравнении призывных контингентов. Ведь Германия и СССР отличались своей возрастной структурой. Для Советского Союза была характерна очень высокая рождаемость. В нашем обществе была очень высокая доля детей, сравнимая, например, с современной Индией или Пакистаном. А возрастная структура немецкого общества уже приближалась к современной европейской.
За счёт этого трудоспособное население в возрасте 18-60 лет в СССР составляло около 53 %, а в Германии – порядка 62 %. Таким образом, соотношение призывных контингентов снова сдвигается в пользу Германии. Наш перевес с учётом возрастной структуры выражается пропорцией 167 к 100.
Сюда стоит добавить такое демографическое наблюдение. Самой многочисленной возрастной мужской группой в Германии были зрелые люди 1907-1914 годов рождения, которые, попадая в армию, вели себя хладнокровно и осмотрительно. У нас же самой многочисленной частью призывного контингента было «поколение НЭПа», 1921-27 годов рождения, то есть безусые юнцы, часто погибавшие по неосторожности и горячности.
А если учесть, что Германия к началу войны уже провела массовую мобилизацию, а у нас в армии находились преимущественно срочные и ближайшие к ним возраста, то надо понимать, что летом сорок первого встретились между собой две совершенно неравные по возрасту армии: армия зелёной молодёжи и армия опытных мужиков. Это как на спортивном чемпионате встреча юниоров с мастерами, только на кону стояли не забитые голы, а человеческие жизни. Лишь к концу 1941-го, по мере завершения советской мобилизации, возрастные различия воюющих армий стали не столь контрастными.
Но продолжим численное сравнение призывных возможностей двух держав.
Третий аспект, который надо иметь в виду. Советский Союз не успел использовать все свои людские возможности. Быстрая потеря западных областей привела к тому, что там призвать военнообязанных просто не успели. Более 10 % населения мы потеряли в первый же месяц войны.
Поэтому, когда мы смотрим, например, масштабы призыва в РСФСР, в Белоруссии или на Украине, мы видим совсем разные цифры. В РСФСР шинели надели более 20 % всего населения, то есть взрослых мужчин выгребли подчистую, за исключением инвалидов и специалистов. А в Белоруссии через военную службу в Советской армии прошли лишь 11,5 % населения. В сорок первом больше половины белорусских мужчин призвать не успели, а в сорок четвёртом многие из них уже были уничтожены в ходе геноцида или угнаны в Германию как остарбайтеры.
Поэтому СССР физически не смог использовать свой призывной контингент полностью, и фактически наше людское превосходство над вермахтом в ходе войны не могло быть больше, чем 150 к 100. А в период максимальных потерь территории, к осени 1942 года, разница, даже с учётом эвакуации части сограждан на восток, и вовсе стала минимальной. Это только разница с Германией, не считая её многочисленных европейских союзников! Где ж тут взяться неисчислимым людским массам, которые живописал Геббельс и о которых теперь вслед за ним вещают исторические ревизионисты?
Четвёртая поправка к размеру призывных контингентов. Часть людей, которых мы считаем гражданами Советского Союза, в итоге воевали по другую сторону фронта. Речь здесь идёт не только о коллаборационистах, о власовцах и прочих предателях.
Вот Молдавия, например, уже в июле 1941 года оказалась занятой румынскими войсками. И всех молдаван, кого не успели призвать в Советскую армию, - а успели, как вы понимаете, очень немногих, - призывали в армию фашистской Румынии. Их призывали, как соотечественников, - ведь в составе СССР Молдавия находилась всего один год, а с 1918 по 1940 была частью Румынии. И украинский Болград, откуда родом Пётр Порошенко. И украинские Черновцы, откуда родом Арсений Яценюк. Все эти территории Румыния считала своими, и всех, проживающих там, - обязанными воевать за Румынию против СССР. Так на другой стороне фронта оказались почти 200 тысяч молдаван и украинцев.
Точно так же Венгрия призывала жителей Закарпатья. А Финляндия – карелов. Жители Прибалтики не очень-то горели желанием защищать СССР, и в итоге около 75 % воевавших эстонцев, 60 % воевавших латышей и 50 % воевавших литовцев оказались не в РККА, а в вермахте.
В общей сложности, вместе с коллаборационистами, в окопах по ту сторону фронта оказались примерно 1 миллион 200 тысяч советских граждан. Их надо вычесть из нашего призывного контингента и добавить к контингенту противника. В итоге получим, что наше превосходство в людских ресурсах не могло быть более, чем полуторным. Это при сравнении с Германией, не считая её союзников.
Теперь посмотрим численность армий к концу войны, к весне 1945 года. В вермахте осталось 7,8 миллионов солдат и офицеров, у нас – 12,8 миллиона. Наше превосходство более чем полуторное, 165 к 100.
Каким образом Советский Союз, имея менее чем полуторное превосходство в призывных контингентах, получил к концу войны более чем полуторное превосходство в действующих бойцах? Причём это произошло без использования миллионов рабочих рук из оккупированных стран и без призыва в армию шестнадцатилетних подростков и шестидесятилетних стариков!
Элементарная математическая логика подсказывает, что такое возможно только при одном условии: если безвозвратные потери Советской армии превышали немецкие безвозвратные потери менее чем в полтора раза.
Ни о каких пропорциях типа десять солдат за одного или пять солдат за одного не может быть и речи. Трое за двоих – это максимум, который был возможен, если исходить из общего демографического анализа. Можно сколько угодно оспаривать данные армейского учёта, но из обозначенной пропорции выйти невозможно.
Проведённый Экспертным центром ВРНС более детальный демографический анализ (на котором, ввиду громоздкого математического аппарата, я не вижу возможности остановиться в устном докладе) позволяет оценить общие безвозвратные потери Советской армии в 9,3 – 10,0 миллионов человек. Тогда потери противника на Восточном фронте (куда входят и солдаты вермахта вместе с коллаборационистами, и солдаты союзных Гитлеру армий) должны быть не меньше 6,2-6,7 миллионов человек.
Однако это не последние цифры в нашем исследовании. Важно ещё, сколько солдат погибло на поле боя, а сколько замучено и уморено голодом в плену.
Оценки численности наших пленных и смертности среди них разнятся довольно сильно. Это связано с тем, что в первые месяцы войны противник брал в плен не только красноармейцев в военной форме, но и всех молодых мужчин, в которых подозревал переодевшихся солдат, а также милиционеров, партийных и советских работников, железнодорожников, моряков, санитаров, служащих других внешне военизированных организаций, а также молодёжь, которая уже явилась на сборные пункты, но ещё не получила оружия. Даже в данных немецкого учёта наблюдается разнобой на полмиллиона человек. По меньшей мере, в гитлеровском плену погибло порядка 3 миллионов наших воинов (по максимальным оценкам – до четырёх миллионов). То есть, домой не вернулись от 60 до 70 % советских военнопленных.
Потери пленных гитлеровского блока документированы гораздо более точно. Мы можем достаточно уверенно говорить о 520 тысячах вражеских гражданах, умерших в нашем плену. Это примерно 15 % от общего числа сдавшихся врагов. Сюда не входят захваченные в плен коллаборационисты, судьба которых была более суровой.
15 процентов и 70 процентов – такой контраст в отношении к пленным нельзя списать ни на какие объективные обстоятельства. Наоборот, мы сохранили большую часть пленных в условиях, когда сами умирали от хронического недоедания, в голодные военные и послевоенные годы. Немцы же погубили более двух миллионов наших пленных в 1941 году, когда уровень жизни в Германии мало отличался от благополучного довоенного.
Вычитая умерших в плену из общей суммы безвозвратных потерь, мы получаем приблизительно равные цифры павших на поле боя – где-то по шесть миллионов с каждой стороны.
Ни о каком столкновении «высшей» и «низшей» рас, «высшей» и «низшей» цивилизаций, что силятся доказать сторонники исторической ревизии, не может быть и речи. Огромная диспропорция боевых потерь, которая, вне всякого сомнения, наблюдалась на первом этапе войны, была полностью компенсирована мастерством наших воинов на последующих этапах.
У нас есть все основания для гордости за нашу Победу – с точки зрения пропорций армейских потерь тоже.
А стыдно должно быть тем, кто организовал геноцид безоружных пленных. И тем, кто вопреки минимальной научной чистоплотности, фальсифицирует историю.
Владимир ТИМАКОВ
