«Казаки» vs «Служивые»
чтобы не было раздора между русскими людьми…
В Севастополе русская весна сменилась русской осенью – не только в календарном смысле. Герой третьей обороны города Алексей Чалый уже попал в немилость к Кремлю, столкнувшись с губернатором Меняйло. Внешнее равновесие между двумя этими фигурами (Чалый – спикер Городского собрания, Меняйло – глава администрации) носит декоративный характер, маскируя ощутимое напряжение между активистами февральского восстания с одной стороны и новой административной вертикалью с другой.
Нечто подобное произошло и в Донецкой Народной республике. Пионеры сопротивления – Губарев, Стрелков, Пушилин, Бородай – ушли в тень событий, уступив место Захарченко и К°, то есть персонам куда менее ярким, зато гораздо более предсказуемым и системным.
Такие перемены были вполне ожидаемыми. Это не чья-то злая воля и не издержки современной политической системы. Мы имеем дело с процессом, закономерным для русского общества, с порождением его векового социально-психологического генотипа.
Анализируя общественные процессы в нашей стране, я делю всех русских людей на «казаков» и «служивых». От привычных определений казаков и служивых (то есть солдат), мои термины существенно отличаются, поэтому я беру их в кавычки. Это не сословия, не территориальные группы, не субэтносы, не профессиональные сообщества и не наследственные касты. Это скорее психотипы, вроде холериков и флегматиков. Только здесь мы имеем дело не с бытовым, а с социальным поведением.
Нельзя говорить и о линейном наследовании этих качеств. Даже цвет глаз не наследуется автоматически (например, у моего отца глаза голубые, у меня карие, у моего старшего сына голубые, у младшего – карие). А социальная психология вещь куда более сложная, нежели цвет глаз, и тем более не передаётся из поколения в поколение неизменной.
Главной определяющей характеристикой «казака» является воля. Воля во всех смыслах этого слова, то есть воля-свобода и воля-характер.
Для «служивого» на первом месте стоит порядок. Он, как говорят белорусы, стремиться «падпарадковаца», то есть встроиться в логичную, упорядоченную систему.
Революции совершают «казаки». Для организации устойчивой, размеренной жизни необходимы «служивые».
Теперь вы понимаете, чем моя классификация отличается от общепринятой? Какой-нибудь нынешний атаман, в галифе и с нагайкой, зевающий в президиуме очередного казачьего круга, по данной схеме считается типичным «служивым». А вот Навальный или Удальцов, ведущие группу столичных аспирантов и журналистов на стычку с ОМОНом – самые настоящие «казаки», хотя и утратившие в данный момент национальную ориентацию.
Впрочем, исторические казаки тоже не раз теряли государственное чутьё. Так было в годы Смуты, когда вольные всадники не единожды братались с польскими оккупантами («поляки и казаки нас паки бьют и паки» - писал на эту тему А.К. Толстой). Так было и в годы Булавинского восстания, когда донцы нанесли удар в спину Русской державе, схватившейся со шведами.
Среди русских преобладают «служивые», причём со значительным перевесом. Они считают сакральной власть, уважают вертикаль, привыкли действовать по команде. «Казаки» находятся в меньшинстве, зато играют решающую роль в моменты исторических перемен. Они постоянно демонстрируют свою независимость, не удовлетворены существующим порядком вещей и находятся в активном поиске нового. Однако нельзя сказать, что «служивый», в отличие от «казака» - это пассивный рохля. Только благодаря «служивым», их выносливости, верности и несгибаемой стойкости, Россия превратилась в великую державу.
В Польше, в отличие от России, преобладали «казаки», по их национальной терминологии шляхтичи. Авантюрный склад шляхты позволил Речи Посполитой захватить больше земель, чем территория коренной Польши. Однако отстоять эти земли польские шляхтичи не сумели, им не удалось создать мало-мальски упорядоченную государственную систему. «Polska nierzadem stoi», то есть «Польша держится беспорядком»,- такая поговорка была в ходу накануне раздела славной шляхетской республики между соседними державами.
Очень похожа ситуация на современной Украине, где «казаков», готовых бросаться на баррикады, оказалось хоть отбавляй, а порядок восстанавливать некому. На Донбассе, наоборот, как и во всех типично русских землях, преобладают «служивые». Поэтому донецкие так долго раскачивались во время революционной смуты, и не выходили массами на Антимайдан. Зато когда ситуация определилась, и война стала неизбежной, «служивые» дончане пошли «ломить стеною», действуя гораздо более упорядоченно и слаженно, чем разношёрстные, полные внутренних противоречий украинские силы, насыщенные «казаками»-нацгвардейцами.
Только благодаря преобладанию «служивого» элемента, Россия избежала судьбы Польши – буйной, гордой, беспорядочной державы, не сумевшей удержать завоёванные позиции. А благодаря наличию достаточного числа «казаков» Россия избежала судьбы Византии – регламентированной сонной империи, застывшей в своём организованном величии и съеденной заживо более хваткими соседями.
Восхождение России началось с того момента, когда миллионы «служивых», частично отказавшись от собственного «я», починили свою волю национальному «мы», присягнув на верность государю и создав самую упорядоченную в восточной Европе управленческую систему. «Казаки» с монархической системой строгого подчинения смириться не могли, но у них нашёлся исторический выход - окраины Русского царства, распахнутые на неосвоенные просторы Дикого поля, Сибири и Арктики.
Казачья вольница (казачья без кавычек, потому что в ту эпоху моё определение «казака по психотипу» совпадало с историческим пониманием сословия) раздвинула границы державы на Юг и Восток, прошла «встречь солнцу» до Тихого океана, замирила воинственных горцев, на утлых кочах пробралась там, где сегодня только ледоколы торят Великий северный морской путь. Не случайно уже другой Толстой, Лев, писал, что «казаки создали Россию».
Следом за бросившимися в неизвестность первопроходцами шли «служивые»: строили дома и дороги, заводили сады-огороды, брали новые угодья на заметку писарей и под надзор подьячьих. Связка «казаки»-«служивые» действовала так же эффективно, как бригада Алексея Стаханова, где знатный забойщик взял на себя только рубку угольного пласта, а крепёж штольни поручил своим помощникам. Двадцать миллионов квадратных вёрст, заселённых русскими – такой же рекорд государственного строительства, как и стахановские 102 нормы за смену.
Но вот пределы России упёрлись в свои естественные рубежи: в полярные торосы, в безбрежные океанские пространства, в скалы Тянь-Шаня. Не осталось диких полей, везде сели волостные управы и губернские суды, выборные атаманы сменились наказными. «Казаки» по призванию уже не находили себе применения в регулярных воинских упражнениях под командой царских офицеров. Из глуши и с окраин они ринулись в растущие промышленные центры, на заводы и в университеты, где снова открывались новые, неизведанные горизонты. Потомки вольных казаков, оставшиеся в станицах, перестали быть бунтарями, превратились в служивый элемент, в надёжную опору трона. А новые «казаки», выплеснутые после перетасовки русского генофонда в Москву и Петербург, стали идеальным взрывным материалом для революции.
Два подряд потрясения, пережитые Россией в 1917 и в 1991 годах – результат того, что «казаки» не находят себе достойного применения в стройной «служилой» системе. Подчиняться вертикали они физически не способны, а «дикого поля» для вольного освоения у них не осталось. Могу даже сказать – у нас не осталось, так как сам себя считаю по этой классификации «казаком». (Небольшая зарисовка из автобиографии: мне довелось пять раз удачно баллотироваться в тульские депутаты, в том числе четырежды – при жёстком противодействии административной вертикали. На моих глазах многочисленный поначалу «казачий» элемент в областной и городской думах почти полностью сменился на «служивый». Но ведь люди эти – энергичные, привыкшие воплощать в жизнь свою волю вопреки обстоятельствам – не исчезли в никуда. Они остались не у дел, и деваться им теперь некуда, кроме как «валить» вытеснивший их на обочину «режим». Валить – на горе всему народу и на радость врагам России. Валить – вместо того, чтобы совершать ради России новые победы и, подобно вольному воину Ермаку, не по приказу, а по собственному хотению «бить челом государю» новой Сибирью.
Можно много рассуждать о внешних влияниях и об инородных силах, причастных к событиям 1917 и 1991 годов. Но самые могучие внешние влияния были бы бессильны, не окажись среди русских внутреннего повода для раздора.
Сегодня Чалый и Стрелков принадлежат к одному политическому лагерю, Навальный и Удальцов – к совершенно другому. Но все четверо – типичные «казаки», фрондёры и первопроходцы, не вписывающиеся в «служилую» вертикаль. В этом большая проблема для русского будущего. Если все «казаки» будут обречены на борьбу с государственной системой, она не устоит ни за что, и будет неизбежно обрушена в третий раз. В третий раз обрушена вместе с Россией на головы наших соотечественников.
Наша задача – создать такую систему, в которой, рядом со стройной служивой вертикалью будут существовать вольные «казачьи» пространства (не в географическом, а в социальном смысле). Такие пространства, затрагивающие науку, инновационный бизнес, экспериментальные политические площадки, международные отношения - где рождается что-то новое и где «казаки» могут реализовать себя без давления сверху и без конфликта с властью.
«Служивым» необходимо понять, что «казаки» не враги порядка, а нужная часть общенациональной системы, «дрожжи русского теста», способные строить новый порядок. «Казакам» необходимо усвоить, что уничтожить «служивую» вертикаль равнозначно тому, что перебить позвоночник русского народа – и свои усилия направить не на разрушение системы, а на формирование симбиоза государственного порядка и креативной воли.
Так, как это было в годы освоения Сибири от Ермака до Атласова, только на совершенно новом, современном общественном уровне.
Владимир ТИМАКОВ
октябрь 2014 г.
